Жизнь на суше и в океане

Когда в тропиках в один и тот же день раскрываются миллионы цветков орхидеи дендробиум, весь лес преображается. Такая вспышка запоминается надолго. Нечто подобное происходит и в наших умеренных широтах. Не с орхидеями. С ситниками. Точно так же, словно копируя тропический феномен, расцветает то один, то другой из наших ситников. 8 несколько дней, без всякой связи с погодой и другими обстоятельствами, раскрываются цветочные бутоны Ситник цветет буйно, массово. Но никто этого не замечает. Уж слишком невзрачны ситники. Ни широких резных листьев, как у зонтичных. Ни ярких цветков, как у лютиковых. Все слишком буднично, слишком просто
   Ситник невысок. Выше полуметра редко бывает. Стеблей обычно много, и они образуют дернинку. Листья узкие, как у злаков, или цилиндрические, как стебли. Цветки, убог, зеленоватые или сероватые, собраны в растопыренных небольших соцветиях. Лишь ситник развесистый резко выделяется осенью среди жухлых луговых трав своим бодро-летним густо-зеленым видом. В Англии он остается таким и зимой.
   Но внешность еще ничего не говорит о поведении невзрачных травок. В наш техногенный век ситники оказались весьма приспособленными существами. Мощные корневища обеспечивают нарастание все новых стеблей. А рвать их особенно не рвут: букет не сделаешь.
   В старину рвали. Да еще как. И все-таки не смогли вырвать так, чтобы ничего не осталось. Во времена Вильяма Завоевателя жителям Британских островов вменялось в обязанность держать полы в доме покрытыми свежим ситником. История умалчивает о цели этого мероприятия. Но указ монарха о ситниках — факт. Обычай использовать ситники в качестве своеобразных живых ковров сохранился до XVIII века. Французы, посещавшие Британские острова в эти годы, с удивлением рассказывали дома о странной привычке англичан устилать полы сеном.

Во времена фараонов папирус рос густыми зарослями в Египте по берегам Нила. От самого Средиземного моря до озера Тана на юге. Чтобы нарезать стеблей, не нужно было далеко ходить. Теперь папирус в Египте исчез. Еще в прошлом веке. Лишь у входа в Каирский музей для туристов выращивают снопик этого растения. Его заросли уцелели только далеко на юге — в верховьях Нила, по его притокам и мелководьям тропических озер Виктории, Чада, Тана… Еще немного осталось в Сицилии и в Марокко…
   Впрочем, многие считают, что в Египте рос папирус не местный, а саженый, который завезли фараоны для своих надобностей из тропиков, с юга. Завезли и на Сицилию, Если это так, то нечего удивляться, что он исчез в изовьях Нила. Его могла вытеснить местная растительность, тем более что египтя использовали его на свои домашние нужды без особой экономии.
   Когда Т. Хейердал решил сооружать ладью из папируса, чтобы пересечь на ней Атлантику, он прибыл в Египет и стал расспрашивать местных жителей, где бы ему нарезать стеблей. Но никто из египтян уже не помнил, что папирус рос когда-то по нильским берегам. Даже нильские рыбаки. Они его и в глаза не видели. Пришлось Хейердалу совершать трудное и опасное путешествие в африканские тропики к озеру Тана. Только там нашлось столько папируса, сколько нужно для ладьи,— триста тысяч стеблей.
   По образу жизни папирус напоминает тростник. Они иногда даже растут по соседству. Папирус выбирает места, где помельче, тростник — где поглубже. Корни папируса закрепляются на берегу, а побеги уходят в воду и образуют своего рода плот или матрац. Из живого плотика растут вверх трехгранные стебли метров трех, а иногда и пяти высотой. Стебли полны воздуха. Когда помощники Хейердала окунали в воду срезанные стебли, чтобы размочить их, перед тем, как вязать лодку, они выскакивали оттуда, как брошенное с силой копье.
   Колонии папируса, хотя и заякорены у берега, но при сильном ветре отрываются и уносятся вниз по реке. В узких местах перегораживают реку. Сверху прибывают все новые островки. Живая плотина достигает двух-трех километров длины и так уплотняется, что по ней можно ходить. Она выдерживает даже туши слонов, которые переправляются по папирусным плотинам с берега на берег.

Догоняя весну, гуси летят на север. На холодный Таймыр. На Чукотку. На Аляску. Через ледяные горы. Через океан тайги. В сырую, безлесную, но гостеприимную для них тундру. Там ждет их надежный провиант, не знающий ни засух, ни неурожаев,— изящная пушица.
   Растет дерновинками. Образует кочки. Кочкарники тянутся на многие километры. Пучки узких листьев торчат из кочки. Невзрачные, как у всех осоковых, цветки. Зато плодики особые. Белые пуховки их видны издалека. Когда поспевают плодики, кажется, что в тундре выпал снег.
   Впрочем, такою тундра бывает не каждый год. Если налетит слишком много гусей, они повреждают пушицу так сильно, что она долго не может выбросить цветочные стрелки. Гуси общипывают в первую очередь верхушки молодых листочков сладкие почки. Пушица так и остается зимовать без белого пуха.
   А сначала, ранней весной, гуси ведут себя по-иному. Чуть сойдет снег, птицы начинают выковыривать из почвы сладкие крахмалистые корневища. Почва в это время еще не оттаяла, и корневища накрепко впаяны в мерзлый грунт. Гуси, однако, не желают считаться с законами метеорологии и пытаются выдрать лакомый кусочек из мерзлоты. Тянут клювом за пук травы, упираясь ногами в осоковую кочку. Раз-два, взяли. Еще раз! Наконец тонкие листья не выдерживают, отрываются от корневища. Тяжелая птица, потеряв равновесие, перевертывается вверх тормашками.
   Наконец почва оттаяла. Тут уж кормежка идет вовсю. Если гусей слишком много, то после них остается голая почва, как на стоянках овечьей отары. Ни пушицы, ни осоки. Все уничтожено. Пройдет немало времени, пока они вернутся на законное место.
   А покамест солнце прожигает черную землю. Мерзлота оттаивает глубже, чем обычно. Появляется лужица воды. Слой почвы съезжает в эту лужицу вместе с латками мха и заполняет свободное место. Или поселяются сине-зеленые водоросли. И лишь через несколько лет, когда упадут на почву пуховки пушицы, она снова начнет жизнь на старом месте. Если лужиц с водой окажется больше, чем сухой земли, для пушицы не помеха. Ее плодики с белым пухом, падая на воду, не тонут. Двигаются по водно глади не хуже жука-плавунца. Ветерок подгоняет пушок к микроберегу, и если тот свободен, вырастет на нем новый кустик пушицы.

Разбираясь в причудах осок, английский ботаник Т. Кинг заметил, что на пастбищах осока повислая энергично заселяет любую свободную площадь, кроме муравейников желтого муравья лазиуса, обычнейшего британского муравья. Уж не лазиус ли повинен в том, что эта осока игнорирует его владения? Ученый взял образцы земли с муравейника и с соседнего пастбища. Стал поливать, наблюдать. Когда пришло время, на пастбищной земле появилось 77 всходов, а на муравьиной — ни одного. Почему? То ли плоды туда не попадают, то ли их съедают муравьи? Но пока никто не замечал, чтобы желтый лазиус питался осоковыми орешками или какими-нибудь другими семенами. Значит, просто не попадают семена?
   Кинг проследил судьбу орешков. Когда плоды созреют, ои еще долго висят, не падают на землю. Стебелек растет, клонится под их тяжестью. Как-никак один орешек весит почти миллиграмм, а их в колоске 77 штук. И в конце концов орешки падают здесь же рядом, на свою же дерновину.
   На муравейниках вроде бы так тоже может происходить. Там розетки осоки встречаются. Только ни одна из них не дает цветочного побега. Сами же розетки оказываются на муравейнике, только если рядом, на пастбище, есть осоковые куртинки. Тогда длинные корневища проникают в рыхлую массу муравейника и разрастаются там. Если бы не хозяева, осока быстро заполонила бы пухлую почву. Но лазиусы-рабочие постоянно подсыпают сверху все новые порции хлама, и от окучивания розетки осоки бледнеют, желтеют и гибнут. Те, что сохраняются, теряют способность цвести. Просто не успевают.
   Другое дело — кротовины. С виду они похожи на муравейники. Такой же холмик, свободный от растений. Та же рыхлая почва. На кротовинах повислая осока разрастается широко и свободно. Все дело в том, что крот свой холмик не подновляет. Сверху землю не подсыпает. Осоку не окучивает. Опасности погребения для осоки на кротовинах нет.
   Не всем осокам, конечно, так не везет с муравьями. Другие пользуются их вниманием. Особенно осока че-решчатая. Поведение ее настораживает. Появляется на гниющих колодах валежника в лесу, на упавших старых деревьях, обросших мхом. Самостоятельно туда забраться не может. По ветру семена не летят, да и какой лесу ветер?
   Семена заносят муравьи. Знают, что у плодика есть придаток, богатый жирными маслами. Муравьи из рода афаногастер носят плодики в гнездо. Там жирный придаток отгрызают. Кормят своих личинок. Сами плодики сваливают в мусорную кучу.

Среди огромной армии осок, к которой относятся с пренебрежением и о которой знают обычно понаслышке, есть одна осока, отношение к которой совершенно иное. Ее знают все от маладо велика. Люди, овцы, верблюды. Зовут осокой песчаной, а попросту иляком.
   Йляк — эмблема Каракумов, их богатство и защита. В любое время года иляк дает отличный корм для овец. Летом —зелень. Зимою — сено на корню. Засыхает от жары и сухости еще летом. Высыхают не только стебли и листья. Даже корни. Стоит задеть — ломается, как пересохший лишайник. Но не погибает. Пробовали хранить сухие корневища осоки пять лет в гербарии. Потом высаживали во влажный песок. Корневища оживали и давали пучки свежих листьев.
   Облик иляка сначала такой, как и у других мелких осок. Пучки серо-зеленых листьев. На кваратом метре таких пучков триста-четыреста. Высотой сантиметров десять. В марте дает ростки. В апреле становится зрелой. В середине мая могучее каракумское солнце превращает осоку в сухое сено. Но к этому времени у нее уже успевают вызреть плоды. Вот тут-то она приобретает такую внешность, какой не имеет ни одна другая осока.

 

На рубеже нашего века ботаник В. Хитрово нашел в степи под Орлом колоски цветущей осоки. Стебелек, который их держал, совершенно утопал в густом войлоке степных трав. Хитрово хоть и был известным ученым, одним из «могучей кучки» русских ботаников, но орловская осока была ему незнакома. Не встречал ни в поле, ни в гербариях. Дома определил как осоку низкую. Потом потерял. Следующей весной хотел проверить. Отправился в тот же лог. Искал долго, вороша сухие и свежие листья. Продолжал поиски на четвереньках, пока, к великой досаде, не обнаружил: ползает по сплошным зарослям потерянной осоки. Кроме нее, других трав совсем мало, а местами и вовсе нет.
   Обилие осоки низкой так поразило ботаника, что с этого дня он стал внимательнее присатриваться к другим участкам тпи под Орлом. И в соседних губерниях. И всюду находил свою новую знакомую. На фоне злаков и других трав она выделялась особенно свежей зеленью. Росла низко, прижимаясь к земле. Ее узкие листья фонтанами разваливались в стороны. Коса крестьянина не задевала их, срезая все то, что выше осоки. И от этого дернина разрасталась еще сильнее. Создавала такой толстый войлок, что нога утопала в нем, как во мху. Корни прошивали почву так крепко, что с трудом можно было разрезать лопатой. Их было во много раз больше, чем листьев. Разлагаясь, те и другие начиняли почву жирным перегноем.
   Мелькнула мысль: уж не эта ли осока —строитель степного чернозема? Может быть, не одна, конечно, но роль ее. несомненно, решающая. Именно ей обязан своим плодородием царь русских почв — курско-орловский чернозем.

  В порядке осокоцветных — одно семейство осоковых: 95 родов и около 4000 видов. Травы, иногда очень крупные, метров до пяти высотой. Чаще мелкие, едва видные над землей. Деревце, кажется, только одно—микродракоидес чешуйчатый—и то едва до метра высотой. Родом с гор Западной Африки.
  Большинство осок обитает в тропиках, но редкие виды разрастаются там обильно. Зато в умеренных и холодных зонах наводняют землю. Конкуренцию других растений выносят плохо. Поэтому чаще растут по болотам, тундрам, пустошам. Не обходятся без них и леса. И степи. И пустыни.